Поворачивается ключ, тяжелая металлическая дверь открывается, и мы оказываемся в палате тюремной больнички. Стены палаты окрашены в веселый цвет перезрелого апельсина, на стульях висит одежда, на тумбочках вперемежку стоят посуда и книжки, и во всем чувствуется домашняя небрежность, которой обычно не бывает в казенных учреждениях. Если бы не отделенная низкой кафельной стенкой параша, то палату эту вполне можно принять за комнату в рабочем общежитии, и ласковая кошечка в ошейнике, принадлежащая кому-то из постояльцев, только усиливает это ощущение.

В палате просторно: всего пятеро больных на почти сорок квадратных метров. Тот, к которому пришла я, сидит на кровати, вытянув ногу, обхваченную сверху донизу какими-то бандажами, и смотрит телевизор, пара голубых костылей прислонена к оранжевой стене. Мы не знакомы, и визит мой заранее никак не согласовывался. Я здороваюсь, что-то спрашиваю про таблетки на тумбочке, и говорю, что знаю его.

— А, — улыбается он. — Наверное, по телевизору видели?

— И по телевизору, и на фото. А вообще-то я из Москвы. Мы можем поговорить?

— Конечно, — отвечает он охотно. — Давайте минут через десять, приведу себя в порядок.

И через десять минут мы усаживаемся в ординаторской. Человека, с которым мне предстоит разговор, зовут Алексей Седиков, он гражданин России, житель Северодвинска, осужденный 3 марта 2017 года судом города Попасная Луганской области Украины на одиннадцать лет колонии по четырем статьям УК, самая тяжелая из которых — участие в террористической группе или организации. Результат этого участия для Алексея, кроме срока, — пять пулевых ранений в ногу, перебитый голеностопный сустав, полностью раскрошенное бедро, бесконечные — более двадцати — этапы из СИЗО в СИЗО и две тяжелые операции.

Седиков входит в число двадцати трех россиян, подавших президенту России прошения о, как написал сам Алексей, «содействии в решении вопроса по обмену заложников и принятии возможных мер по возвращению граждан РФ к родным».

При разговоре присутствует Александр Павличенко, помощник народного депутата, который и помог мне попасть в колонию. По закону Украины помощник народного депутата может без предупреждения посетить любое пенитенциарное учреждение страны, взяв с собой до трех врачей и двух журналистов.

От меня потребовалось лишь предъявить редакционное удостоверение на входе и оставить снаружи запрещенный к проносу телефон.

— Я приехал сюда добровольцем и знал, что могу погибнуть. Я знал на что иду, но никогда не откажусь от того, что я здесь делал, — это равносильно тому, чтобы плюнуть себе в душу, потерять свое внутреннее уважение и предать тех людей, ради которых я приехал.

Многие задают вопрос, почему я поехал сюда на войну. Не за деньгами. За личными убеждениями.

Мне несколько раз предлагали поехать в Сирию. Я отказывался категорически, потому что не считаю, что наши ребята должны там быть и гибнуть за интересы олигархов. Не вижу никакого смысла в сирийской войне.

— А в этой войне вы видите?

— Смысл в этой войне — защитить слабых, тех людей, которые без оружия, которых взяли и просто начали уничтожать.

— Вы интересовались политикой?

— Я всегда интересовался политикой. Всегда.

— Ну хорошо, вот начались события на Украине, начался Майдан. Если вы следили за политикой, то знаете…

— Все же началось со второго мая, я конкретно наблюдал про второе мая в Одессе.

— Погодите, Майдан начался за полгода до второго мая…

— Майдан меня никак не коснулся. Ну, мы видели, что кипишуют, но мы же уже привыкли, что в этой стране постоянно какой-то кипиш.

— Правда? По-моему, это в нашей стране все время что-то происходило — то война в Чечне, то Норд-Ост, то Беслан..

— Ну там желтая революция была, да?

— Оранжевая. В 2004-м.

— Ну да. Оранжевая. И потом все время какие-то стычки.

— А что, что было-то?

— Ну стычки какие-то. Поэтому я и не обратил внимания на этот Майдан.

Конкретно меня зацепило второе мая, Одесса. Когда погибли люди. Я наблюдал эту картину — у меня на кухне стоял маленький телевизор, и всегда была включена Россия-24. Перед работой я пил кофе и смотрел.

И потом я начал в это все больше и больше погружаться, стало интересно, почему это так происходит. Потом начались события в Донбассе, в Луганске, в Донецке, там начали людей бомбить.

— События в Донбассе начались раньше.

— А, в 2013 году!

— Нет, в 2014-м, но до Одессы.

— Но сначала не было таких потерь. Пока некто, исполняющий обязанности президента Украины, по фамилии Турчинов, не принял решение о вводе войск на территорию Донбасса против мирных граждан. Как можно вводить войска против своих же сограждан?

— А до этого Валентина Матвиенко за пятнадцать минут приняла решение вместе с Советом Федерации о введении наших войск в Крым, то есть в чужую страну…

— Ну не знаю. Я там не был.

— Вы видели, что начинается какая-то эскалация, боевые действия, но что именно подтолкнуло ваше желание поехать?

— У нас родственники дальние по линии матери погибли в Донецке, летом 2014-го. Попал снаряд сто двадцатой мины прямо в окно, когда они находились на кухне. Трое. 

— И как вы туда поехали?

— Просто взял и поехал.

— А как? На поезде «Троянда Донбасса»?

— Блин. Я вот не могу сейчас вам сказать о тех вещах, о которых вы спрашиваете.

— А что такого? Вы же можете сказать: я доехал туда, сел на автобус, или я пошел через военкомат, потому что там набирали добровольцев.

— Ну вот смотрите,

в Чечню государство посылало всех подряд, а здесь все по-другому. Я лично свое согласие сам дал, как в командировку, понимаете?

— А кому вы дали согласие?

— Своему руководству. Я старший лейтенант, работал в военизированном подразделении, занимался безопасностью высокопоставленных чинов. Взял командировочный лист, паспорт, поскольку я покидал место дислокации, и поехал. Через Ростов. Через какой-то там курган, перед тем как пересекать границу. Украинских пограничников там уже не было. Была граница ЛНР. И там тоже такой же пропуск.

— И дальше — поехали воевать?

— Не так просто взять поехать воевать.

— Ну вы же поехали. Вы нашли какую-то часть?

— Вы мне задаете неудобные вопросы.

— Я просто не знаю, как это происходит. Вы нашли каких-то партизан или воинское соединение?

— Воинское подразделение, Второй армейский корпус, сформированный в Дебальцево. И распределили нас на территории разбитой колонии, прямо в зоне, там уже никого не было.

— Сколько же Вы провоевали?

— Меньше полугода, до июля 16.

— То есть, родственников ваших убило в 2014 году, а потом еще полтора года вы готовились к поездке?

— Да. Я все это время наблюдал за картиной. Было много событий, которые сподвигнули меня на это. Я человек сам по себе справедливый, и пришло осознание того, что я действительно нужен там.

— Чтобы бороться за справедливость?

— Да. Я не жалею нисколько.

— Я про это даже и не спрашиваю, вижу, что вы не жалеете. Как вас ранило?

— Я был в составе группы, мы зашли в тыл противника, и на выходе попали в засаду. Меня ранили очередью. Я даже не понял, что произошло, двести метров еще прошел, потом потерял сознание. И очнулся уже в плену. Мои ребята, которые были со мной, они погибли. И я понимал, что все плохо.

— А как Вы сообщили в Россию об этом?

— Я ничего не сообщал, средства массовой информации сообщили, что россияне из диверсионно-разведывательной группы, офицеры.

— Вам повезло — вы остались в живых.

— Иногда бывают такие мысли, что лучше бы там остался. Больше бы было пользы.

— Там — это в земле?

— Ну конечно.

— А таких мыслей, что лучше бы не ездил, и у меня была бы на месте нога, и жизнь моя была бы другой?

— Я никогда ни о чем не сожалею. Что проделано — то проделано, не вернуть. Надо идти вперед и все.

— Сколько вам осталось сидеть?

— Я не считаю, меня это не интересует.

— Одиннадцать лет вам дали…

— Я не беру это во внимание вообще.

Мне как бы плевать. Я не признаю фейковые суды этой страны. Суд, который меня осудил, он вообще нелегитимен, он не мог меня судить. Гражданский суд не может судить военного человека. Он необъективен.

— Но вы объективно были на чужой территории и с оружием в руках?

— На какой чужой территории?

— На территории страны, которая называется Украина.

— Но если люди с территории Донбасса больше не хотели жить в этой стране и захотели отделиться, это не дает право Украине их уничтожать. Мирных граждан никто не давал право убивать, сносить их дома. Любая война несет с собой потери мирных граждан. Любая война. Но при всем этом, когда целенаправленно идет уничтожение мирных граждан, это совершенно другое.

— А вы считаете, что это было целенаправленное уничтожение мирных людей?

— Да, я считаю, что это был геноцид, и до сих пор он происходит.

ИЗ ПРИГОВОРА СУДА
 

«В судебном заседании обвиняемый свою вину в совершении преступлений признал полностью и пояснил, что 19.03.2016 он прибыл в г. Красный Луч Луганской области с целью поступить на военную службу в «ЛНР» или «ДНР». 18.04.2016 был зачислен на должность командира взвода. 10.07.2016 ему был отдан приказ осмотреть место взрыва на линии соприкосновения, и он с группой вышел в сторону позиций ВСУ. На капонире ВСУ группой были обнаружены ящики с патронами к автоматам системы «Калашников», а также 20-литровая канистра с горючим. Гр-н Х. заложил под ящиками с патронами противопехотную гранату.

Затем обвиняемый вместе с гр-ном Х. подошли к лесополосе и блиндажу наблюдательного пункта «Хохол», где были замечены военнослужащим 54-й отдельной механизированной бригады ВСУ, который успел первым открыть огонь на поражение. <…>

После указанного боевого столкновения у лесополосы наблюдательного пункта «Хохол» были обнаружены тяжелораненые гр-не Х., У. и непосредственно в лесополосе тяжелораненый обвиняемый, им было введено обезболивающее и приняты меры к остановке крови.

Как пояснил обвиняемый, если бы не предоставленная военнослужащими медицинская помощь, он бы погиб. На данный момент он понял, что его убеждения были ложными, он искренне раскаивается в содеянном преступлении».

— Леша, у вас большая семья?

— Да, нас четверо братьев и три сестры. У всех свои семьи, все там живут, только один брат в Питере, главным поваром в ресторане работает.

— Вас поддерживают?

— Я стараюсь не общаться с ними. Они и так прекрасно понимают, где я, и лишний раз не хочу себе нервы портить и их расстраивать, потому что у меня мама инвалид первой группы, она постоянно болеет.

— И вы бы не хотели, чтобы они вам писали? Вы считаете, это хуже?

— Я не хочу. Просто не хочу. У них своя жизнь. Я знаю, что они обо мне помнят. И мне этого достаточно.

— А семья, дети?

— Была жена, детей, слава Богу, нет. Было бы гораздо сложнее. Жена развелась, когда я попал в плен. У нас в принципе все к этому шло, я нисколько не сожалею.

— В общем, вы Северодвинск от себя отрезали. А как Россия участвует в вашей судьбе? Россия как страна, Родина. К Вам много раз приходил российский консул?

— Приходил. Последний раз приходил… Сейчас я вспомню. Так-так-так. Летом последний раз приходил. Прошлым. Полтора месяца назад он мне выслал лекарства. Когда Москалькова вроде хотела приехать, не пустили же ни к кому. В общем, интерес есть. Проявляют интерес.

— А по медобеспечению у вас все нормально?

— Ну не очень нормально. Тут цены такие астрономические. Мне нужен был препарат который стоит от 6000 гривен, пришлось купить гораздо более дешевый. Буквально недавно я сам заказывал лекарства и бандаж на ногу для стопы, пришлось сильно потратиться.

— Леша, вы считаете это нормальным, что Родина вас так бросила?

— Вы понимаете, что меня здесь нет?

— Как нет? А где вы?

— Ну вы же понимаете, о чем я говорю?

— Нет. Не понимаю.

— Ну меня же сюда никто не посылал.

— И что? Это же не значит, что вас здесь нет? Вы послали себя сами, потому что вы видели телевидение своей страны, которое рассказывало вам о том, как здесь убивают людей. Значит, под влиянием телевидения России, вы сюда поехали, считая, что это справедливо и честно. Дальше вы попадаете в плен. И что делает наша страна?

— Пытается вытащить нас.

— А как она пытается?

— Этим занимается трехсторонняя группа в Минске.

— Да нет, она этим, видимо, не занимается. Занималась бы — вы бы давно дома были, Украина же готова вас отдать, вот уже в шестнадцатый раз предложили обмен.

— Смотрите, пункт 6 минских договоренностей гласит, что люди, подлежащие обмену, — это непосредственные участники конфликта, то есть те, кто был в Донбассе и участвовал в военных действиях. А Украина хочет нас поменять на своих политузников, которых в Донбассе-то и не было! Это ж неправильно!

— Да не важно.

Есть раненый русский человек, который сидит в тюрьме в другой стране. Чего бы его не забрать-то, если есть возможность?

Россия считает Сенцова, Кольченко и многих других террористами, а Украина считает террористом таких как вы, то есть в этом они равны. При этом Россия считает, что Украина неправа, а Украина считает, что Россия неправа. Так замечательно, отдайте друг другу своих террористов — и все.

— Нужна свободная воля двух президентов.

— Ну а почему Владимир Владимирович-то молчит?

— Потому что он не считает нужным разговаривать с Петром Алексеевичем, который нарушает все договоренности, делает все, чтобы ухудшить наши отношения и даже сейчас пытается во всем обвинить Россию. Нищета в Украине — виновата Россия, все, что происходит, — виновата Россия…

— Погодите, Леша, мы же не про это — мы про вашу жизнь!

— Что мне моя жизнь! Придет время, захотят меня поменять — поменяют, не захотят — значит, я буду ждать…

— Я не могу понять, почему президент моей страны не может поменять Седикова на какого-то там Сенцова? Отдай — и забудь думать.

— Политика.

— Ну что же — политика дороже человека?

— Видимо, да. И при чем тут Владимир Владимирович? Он же не может быть причастен ко всему.

ПРО ОБМЕН
 

Алексей Седиков очень надеялся, что его и других россиян обменяют 27 декабря 2017 года — вроде бы именно для этого их специально привезли из разных концов страны в Харьков и Славянск. Обмен произошел, обговоренное количество людей — 74 в одну сторону и 306 в другую — было соблюдено, но произошел этот обмен только между Киевом и неконтролируемыми территориями, и полной ясности в вопрос, почему граждан России вообще туда этапировали, мне, честно говоря, никто не внес.

Осведомленные круги считают, что россияне не были и не могли быть предметом обмена с ОРДЛО, и привоз их в Харьков и Славянск — результат административной неразберихи, мне кажется, что Украина надеялась на «рождественскую сказку» — продолжение обмена в последующие дни уже с Россией, Седиков же абсолютно уверен, что их исключила из обменных списков прямо накануне обмена лично Ирина Геращенко, первый заместитель председателя Верховной рады Украины, с которой они жестко побеседовали на высоких тонах, когда Геращенко зашла в камеру Харьковского СИЗО, где среди прочих содержались и россияне.

Говорит он об этом до сих пор с горечью, злостью и мучительной тоской по несбывшейся надежде и даже вспоминает свою кошку, которую Геращенко, не спросясь, пыталась погладить.

— Вы считаете, что если бы все стояли молча, то был бы обмен?

— Скорее всего, был бы полноценный обмен.

— То есть ее возмутило ваше поведение и ваши вопросы, и из-за этого она вот так решила?

— Ну да.  ......      www.novayagazeta.ru/articles/2019/04/01/80058-vy-ponimaete-chto-menya-zdes-net